Четвертая героиня нашего мини-проекта, в котором мы задаем «проклятые вопросы белорусской повседневности» белорусским журналистам — уже не журналист и уже не в Беларуси.
Хотя: можно ли «с концами» уйти из журналистики и бесследно уехать из Беларуси?
Как видится Беларусь со стороны — и действительно ли необходимо из нее уехать, чтобы позволить себе быть счастливой?
Об этом — с журналистом Анной Трубачевой.
Анна Трубачева
—Аня, а вот такой хулиганский вопрос. Журналистика в вашей жизни — что это было? Профессия? Хобби?
— Разумеется, профессия. В общем-то, журналистика — это единственное, что я умею делать профессионально (вернее, мне довелось много чем зарабатывать на жизнь: от посудомойки и официантки до продавца античных ковров и секретаря в парикмахерской).
Но к журналистике я всегда относилась как к предназначению, это была любимая работа, похожая на длительный и бурный роман с периодом восторженности и идеализации, с временами взаимного уважения и возможности личностного роста, с пониманием того, что мы дали друг другу все, что могли, с расставанием, наконец — добротный роман.
Начала я писать для газет лет в семнадцать, и уже на втором курсе работала на полную ставку, сдавая две полосы социальных репортажей в неделю. Это был период страсти и надежд изменить мир посредством моих публикаций, — наверное, каждый пылкий молодой журналист проходит этот этап.
Через полтора-два года я лечилась от глубокой депрессии, связанной с осознанием бесполезности моих стараний: я была лишь сливом для людей в тяжелых жизненных обстоятельствах, хотя, может, я кому-то и помогла — журналистика приносит не настолько мгновенные и очевидные результаты работы, как, работа дворника, например.
Далее следовали более взрослые и взвешенные отношения с профессией, и мне многое удалось сделать в ней, я считаю. При том, что в этой жизни мне пришлось попробовать себя в триста одной специальности, журналистика всегда была единственной работой, в которой я представляла себя, как профессионала, знала себе цену, где я постоянно развивалась и вдохновляла молодых журналистов.
Именно из-за журналистики за полгода до получения гражданства я уехала из Америки первый раз — недальновидно, знаю, но мне так хотелось вернуться в профессию. И так вышло, что зарабатывала я ей (только журналистикой) худо-бедно всю свою профессиональную жизнь — в Минске я никогда не работала не по специальности.
Мы расстались несколько лет назад: какое-то время я писала колумнистику, сейчас работаю над большим романом, но журналистика помогла мне прийти туда, где я сейчас, благодаря профессии я освоила технические навыки «удержания» читателя, построения текстов, выработала собственный стиль (хотя мои литературные тексты сильно отличаются от публицистических), я выслушала сотни (не знаю), тысячи людей за годы работы в журналистике, создала множественные культурные, социальнозначимые и аналитические проекты.
Работа отчасти помогла мне стать тем человеком (с определенным мировоззрением и багажом знаний), которым я сейчас являюсь.
Анна Трубачева
—То есть вы журналистику, собственно, и не оставляли? Она у вас трансформировалась в аналитику?
— Был период, когда мне было интересно в аналитике, тогда же я создала журналистское агентство, где занималась, в основном редактированием и созданием проектов — мне удалось собрать команду прекрасных журналистов, найти наборщицу, координаторов проектов. Все это было, конечно, попыткой спастись от рутины, от той неинтересной мне более части журналистской работы, которая съедала мой интерес и запал.
Ну, и мне хотелось верить, что, выйдя на иной объем работы, при помощи моих коллег и агентства, я смогу, наконец, зарабатывать своей профессией какие-то достойные деньги. Не получилось — много тому причин: журналисты вынуждены крутиться в Беларуси за сущие копейки.
Анна Трубачева
—Были ли у вас планы реализовываться как журналист в Америке?
— Нет, не хочу. Во-первых, я слишком долго была в этой профессии, а мне интересно развиваться. Во-вторых, работать дистанционно для минских или московских изданий — это все те же копейки. В среднем, гонорар за публикацию в белорусских СМИ составит 20-30$. Сколько мне нужно написать, чтобы оплатить жилье в Сан-Франциско?
Работать здесь? У меня слишком высокие требования к своему языку: я неплохо говорю по-английски, но недостаточно, чтобы хорошо писать.
—А сколько это — достойная оплата журналистского труда?
— Думаю, если бы в Беларуси за четыре хороших, объемных статьи, с аналитикой, с хорошей фактографией, с экспертизой, объемом по 10000 знаков каждая (около 4 страниц — А.С.) платили хотя бы тысячу долларов в месяц — меня бы это устроило. Потому что невозможно физически писать по триста хороших текстов в неделю. Один, ну, максимум два. Здесь я должна была бы получать тысячу за материал, чтобы вернуться.
Но и не только в деньгах дело. В этой профессии я сделала все, что могла и испытала все, что могла. Теперь мне интересно двигаться дальше.
Анна Трубачева
—А книга — это движение вперед или все-таки финансовый проект?
— Нет, что вы! Я хочу заниматься литературой, я знаю, мне есть что рассказать, знаю, как сделать это интересно, необычно. Я прочла очень много литературы за свою жизнь (было время, огромная часть моей жизни, когда ничего кроме книг не было), и сейчас, когда я могу видеть свой будущий роман (он написан целиком в сырую, и отредактирован наполовину), я знаю, что он будет многим интересен, многим поможет.
Это как потребность дышать: я поняла, что готова изложить одну известную мне историю, и более не могу сдерживаться, откладывать ее описание.
Есть наброски для следующей книги, много материала для пьесы, тема которой меня волнует не первый год, есть сюжеты психологических сказок — все это уже живет, поэтому финансовая сторона далеко не первична.
Анна Трубачева
—Она рассчитана на белорусских читателей?
— Нет, она для очень разных читателей. С одной стороны, это сложный психологический портрет человека последнего советского поколения (страны такой больше нет, но пространство, настройка сознания живут по сей день, и многие из нас до сих пор находят себя в советской ментальности, возможно, страдают от нее, хотят что-то изменить), о попытках найти себя со всем этим «дивным» багажом в рамках европейского, американского и своего же общества.
С другой, в книге много общечеловеческих ситуаций, историй, переживаний, приключений. Я пишу заведомо «под перевод», — роман будет интересен и американцам, потому что в нем достаточно наблюдений за обществом и культурой США, причем Америка сильно изменилась с тех пор, как я жила здесь в первый свой переезд и сейчас.
И опять же, эти «загадочные» славянские души, почему эти люди не могут быть счастливыми, благодарными, почему вечно переживают драму, недовольство, почему их лица угрюмы?..
Анна Трубачева
—И почему их лица угрюмы?
— Программы. Культурные поведенческие программы, которые приняты, как «нормальные» в (пост)советском обществе, которые заложены историческими, социальными предпосылками и передаются от родителей к детям. Хотите вы того или нет, они работают в нас, и отлично проявляются, становятся заметными, когда мы переезжаем в другую страну или общаемся с представителем отличной от нас культуры.
Как журналист и просто собеседник я услышала за свою жизнь сотни историй, описывающих особенности нашего менталитета, сознания, поведенческие особенности. Последнее поколение в особенности остро осознает необходимость менять что-то внутри себя, в обществе, но зачастую люди не представляют, как, зачем…
Полагаю, в этой книге многие узнают себя, в том числе не только выходцы из советского союза.
Анна Трубачева
—А у вас у самой получается вырываться из своих программ?
— Я занимаюсь уже этим лет восемь. Когда у меня появился первый ребенок, как и все, начала интенсивно возвращаться к тем поведенческим программам, которые были заложены у меня в детстве. Я много читала, работала с психологами и в группах, это был очень интересный и необычный опыт.
В какой-то момент знаний начало хватать на распознавание этих программ, отслеживание их в себе, а потом пошла тяжелая работа: отловила программу — остановилась, повела себя иначе, чем хотелось бы по инерции. Отловила — остановилась, поступила по-другому. Улыбнулась, вместо того чтобы впасть в печаль и самобичевание.
Это непросто, конечно. И до сих пор, при том, что я очень стараюсь измениться, каждый день нахожу что-то, с чем надо разбираться.
Анна Трубачева
—Аня, а не проще ли быть собой, такой, какая есть, со своими программами?
— Знаете, когда ты попадаешь в цивилизованное общество, понимаешь, что многое из того, что мы считаем «нормальным», это ненормально — быть недовольным, неадекватно реагирующим на обычные каждодневные ситуации, несчастливым, угрюмым, злым, вечно осуждающим, сравнивающим…
Человек нашего региона несвободен внутри и не может толком прижиться в стране, где о свободах и правах человека говорят уже не одно десятилетие.
В первой моей американской жизни у меня в окружении не было русскоязычных, только американцы, и тогда я начала понимать, что мне не нравится, какая я, что я хочу измениться — стать не американкой, а личностью, найти себя, научиться быть свободнее внутри себя. Я не могла видеть мир вокруг таким, какой он есть, из-за своих внутренних комплексов, травм, тех самых программ, о которых говорила выше, и только в последние года два вдруг увидела, что, например, я симпатичная. Это тоже результат работы над собой.
Я говорю не о счастье, счастье — мимолетное, секундное состояние. Я говорю о свободе сознания. Я хочу быть свободнее, адекватнее.
Анна Трубачева
—Вот вы говорите: человек нашего региона. Называете ли вы себя внутри белоруской? Или нет?
— Возможно, это прозвучит непатриотично, но во многих странах мира я ощущаю себя, как дома, как бы сказать, чувствую себя человеком этой планеты. Хотя, сейчас я вспомнила, что то и дело на вопрос, на каком языке я говорю с детьми, я отвечаю, что на русском, и тут же зачем-то все время добавляю, «но мы не русские, а белорусы», словно оправдываюсь — тоже комплекс, кстати.
Естественно, в новостной ленте остались белорусские друзья и общественная жизнь, и я очень переживаю, мне больно за причиняемую людям несправедливость, которая происходит в Беларуси, за ужасное бесправие, издевательство порой, в которых живут люди. Находясь внутри страны, ты воспринимаешь подобные условия, как данность, но из другой страны это выглядит кошмаром.
Убийства и травля в армии, законопроекты, меняющиеся задним числом, «реформы» в образовании — это все очень диссонирует с тем, как относятся к людям здесь, как обращаются с бездомными, с малоимущими или нуждающимися. Недалеко от Сан-Франциско на днях сгорел целый город от лесных пожаров — и гостиницы повсеместно открывают номера бесплатно, рестораны кормят, обычные люди дают пострадавшим приют, пищу, помогают кто, чем может.
Анна Трубачева
—Аня, а могут ли молодые журналисты, энергичные еще, в самом начале пути, что-то поменять здесь? В этой стране, в которой тяжело жить?
— Конечно, и пока энергия желания помочь и повлиять на ситуацию не закончилась, нужно много работать, говорить о проблемах, привлекать к ним внимание.
На примере трагедии с повешенным парнем можно сказать, что общественный резонанс, общественное обсуждение работают — если бы люди замолчали и на этот раз, жуткая ситуация с дедовщиной («нормальная», заметьте, обычная) осталась бы на прежнем месте. Журналисты могут и меняют общественные уклады. Это очень важно.
Анна Трубачева
—А что важно сейчас для вас?
— Не забывать, что я жива, и что жизнь со всеми ее испытаниями и красотой — это самый дорогой и важный подарок, который может получить человек. Каждый день приносит столько интересного, стоит только посмотреть по сторонам. Мне важно видеть больше света и красоты в себе.
Мои дети очень важны, и важно то путешествие, в которое мы отправились вместе, чтобы больше узнать, увидеть, почувствовать. Я сама стала себе важной, наконец. И я считаю это огромным прогрессом.
Фото: архив Анны Трубачевой