Супружеская пара Тайлеров стояла на грани развода. Его звали Крис, её Фрида. Ему сорок семь, он служащий «Бэнк оф Америка», ей — сорок шесть, домохозяйка. Впервые они заглянули к доктору Джозефу Уилсону — лучшему психоаналитику Нью-Йорка — не более двух месяцев назад по совету ближайшей подруги Фриды — Джуди. Несмотря на обвинения в том, что Джуди лишает их возможности поскорее прекратить этот балаган, разбежаться, навсегда позабыть друг о друге, и начать новую жизнь, та продолжала настаивать, что супругам некуда спешить, и, до того, как они приступят к юридическим формальностям, связанным с разводом, «было бы замечательно хотя бы разок сходить к знаменитому доктору».
Джозеф хорошо помнил, как сперва ему позвонила Джуди, спросив, примет ли он семейную пару. Он ответил, что больше занимается психоанализом, чем незатейливыми вопросами семьи и брака. Голос звонившей, как он понял, принадлежал особе крайне настойчивой. Такие, если уж напали на нужный след, никогда так просто не отказываются от преследования. И он решил согласиться, предварительно поинтересовавшись у женщины, чего конкретно желает та семья? Хотят ли они сохранить свой брак? Или мирно, без драки и скандалов, разойтись? Потому что в обоих случаях супругам может потребоваться помощь специалиста.
«Нет-нет, доктор», — тараторил голос на том конце провода, — «ваша задача — отремонтировать брак, привести их отношения в рабочее состояние, скажем так, перезапустить механизм, реанимировать его, короче, вернуть к полноценной жизни. Вы ведь этим занимаетесь, да?»
Интересно, кто ей сказал, что любые отношения можно и нужно спасти, пронеслось в голове у Джозефа в тот момент. К тому же, многие супруги обращаются за помощью слишком поздно — хотят прибегнуть к терапии тогда, когда отношения между ними уже изжили себя, чувства испарились, и уцелел один долг. Но долг не может сделать людей счастливыми, скорее наоборот.
Познакомившись с супругами лично, он понял, что оба давно созрели для разрыва, пребывая в уверенности, что не оправдали надежд друг друга, и в результате их отношения не просто зашли в тупик — они обносились, обветшали и достигли такого дна, что никакая, даже самая искусная латка их уже не восстановит.
Фрида дружила с Джуди ещё со школьной скамьи, а потом та стала главной подружкой невесты на их пышной свадьбе с Крисом. И вот теперь, будучи свидетельницей того, как на её глазах распадается семейная пара, которая когда-то, в её присутствии, давала клятву перед богом и людьми «любить и почитать друг друга в горе и в радости, в болезни и здравии, пока смерть не разлучит их», рачительная Джуди лезла из кожи вон, чтобы любой ценой помешать этому случиться, будто от этого могла пострадать её деловая репутация. Она никогда не тратила времени зря, была человеком действия, и потому надеялась, что с помощью известного доктора дорогие ей люди сумеют исправить все косяки прошлого, забыть вред, который причинили друг другу, и, по канонам мироздания, вновь сплестись в жарких объятиях. Джуди, надо сказать, испокон веков отличалась завидным упорством, а сейчас превзошла саму себя: она была так воинственно настырна, что Фрида и Крис, переглянувшись, поняли, что придётся отступить — ведь эту битву им точно не выиграть! — и, так уж и быть, решили сходить на эту «ни к чему их не обязывающую психологическую консультацию» хотя бы ради уважения к Джуди.
Чаще они приходили к Джозефу по очереди, где изливали душу и жаловались на судьбу. Но, бывало, он приглашал на сеанс сразу обоих. В таких случаях он заранее ставил впритык друг к другу два кресла и наблюдал, не захочет ли кто-либо из супругов разъединить их. Увы, так чаще всего и случалось, причём инициатором дистанцирования мог быть как Крис, так и Фрида.
Так что же произошло между супругами?
Ничего нового — классическая драматургия жизни.
Фрида сетовала на нехватку нежности со стороны мужа, жаловалась, что тот уже много лет не дарит ей цветов, не целует и не держит за руку, как это было в начале их отношений. Из-за этого в ней умерли все желания. Правда, на заре брака всё было хорошо. Но медовый месяц не мог длиться вечно. Сразу после того, как они вернулись из свадебного путешествия, «муж тут же сосредоточил всё свое внимание на единственной настоящей любви — своей работе, которая волновала его и побуждала двигаться вперед, которая для него всё!»
В такие моменты Крис обычно отмалчивался в своём кресле, сжавшись в большой комок, в очередной раз выслушивая упрёки, которые ежедневно слышал в свой адрес с той самой минуты, когда он устало переступал порог дома. Тогда он вздрагивал, как от удара током: ведь никто и никогда не говорил с ним так открыто и дерзко, как это позволяла себе делать Фрида. А потом огрызался, что не может заставить себя быть нежным в то время, когда вместо спокойного и сытного ужина он натыкается на взвинченность и постоянные придирки деспотичной жены («Она всегда разговаривает со мной с металлом в голосе. Я законченный идиот, что терплю всё это! У меня одна жизнь, а не три!»)
На сей раз Фрида была облачена в хитроумно сшитый костюм, призванный скрывать пышные формы их владелицы, у которой, по её признанию, «во время третьей беременности чудовищно распухли ноги и руки, и пришлось всё время лежать в постели», а потом её «страшно разнесло после рождения ребёнка и кормления грудью». Лазурного цвета хлопковую блузку будто специально сшили, чтобы создать иллюзию стройной фигуры, а пояс тёмных брюк весьма удачно создавал намёк на отсутствующую талию. Как всегда, она была невесела, и не уставала повторять, что долгие годы нуждалась во внимании мужа, хотела, чтобы он умел слышать её, эмоционально реагировал на то, чем она делится с ним, а не бестолково кивал, делая вид, якобы сосредоточенно её слушает.
«Знаете, доктор Уилсон, когда Крис ещё только ухаживал за мной, мы много гуляли и разговаривали обо всём на свете, нам было так интересно вместе. Я наивно верила, что такая заинтересованность сохранится и в браке. Не вышло! Не осталось ни капли страсти, нежности, романтики. Теперь у каждого своя жизнь. Нам больше не о чем говорить. У нас давно разные интересы. Разные вкусы. Раздельные спальни. Да-да, вы не ослышались, я так и сказала: «раздельные спальни».
Когда это началось?
Разумеется, я всё помню.
Только закончился третий год нашей совместной жизни.
Был июнь, вечер пятницы.
Крис вернулся с работы к полуночи. Если совсем точно, в 23.50, — я знаю, потому что как раз посмотрела на часы. Он заявил, что был на каком-то благотворительном банкете. Меня не могло не удивить, что он абсолютно трезв, но я не стала ни о чём расспрашивать. Почти сразу он погрузился в задумчивость и долго сидел неподвижно, потупив глаза в пол — я даже предположила, что он задремал. Но он уже сладко посапывал — на диване в гостиной.
— Дорогой, пойдем в постель. Уже поздно, — позвала я.
Он что-то заворчал и, перевернувшись на живот, уткнулся лицом в подушку, не желая вставать.
— Давай, Крис. Пошли спать…
— Угу… ещё чуть-чуть, пару минут, — ответил он, опять проваливаясь в сон.
Это было что-то новое, доктор, поскольку раньше мы никогда не ложились друг без друга. Поэтому я ждала, полагая, что он вернётся ко мне. Но всё тщетно. Ещё через полчаса, погасив свет в гостиной, я сказала себе, что иногда побыть наедине с собой не так уж и плохо. Он просто устал, успокаивала я себя. Столько работы с большими числами! Готова поспорить, Билл Гейтс тоже нет-нет да и прикорнёт у себя в кабинете. И потом: спать одной в кровати — не самое худшее, что может с тобой случиться. Но, прежде чем уйти в спальню и лечь в постель, я задержалась в дверях и бросила взгляд на объятого сном Криса. Тогда я питала надежду, что это не начало конца.
А потом, доктор Уилсон, это «произведение искусства» — развалившийся на диване Крис — я созерцала с завидной регулярностью, да почти каждый вечер, и, молча гася свет в ночнике на прикроватной тумбочке, спрашивала себя: «Когда успели измениться наши привычки?»
Позже это стало нормой нашей жизни… Знаете, временами я удивляюсь, каким образом мне вообще удавалось беременеть?
А Крису, знаете ли, доктор, всё как с гуся вода! Он, сукин сын, может весь вечер пускать слюни, разглядывая наглый вырез на кофточке моей подруги Джуди, но вот моё новое платье останется незамеченным, даже если я выряжусь попугаем и буду танцевать перед ним ламбаду. Крис никогда не помнит дня рождения моей матери. Да что там матери! Он постоянно забывает о дне нашей свадьбы! С ним я чувствую себя одинокой… Нет, мы особенно и не общаемся. Потому что ему нечего мне рассказать. «Не разговаривай со мной», — однажды сказала я ему. — «У тебя это очень хорошо получается»
Когда же я всё-таки спрашиваю его о новостях, он всегда даёт тупейшие ответы («Доктор, она пристаёт с дурацкими вопросами. Что мне ей говорить? Она всё равно не поймёт, что со мной»). Вот скажите, как вообще можно притворяться его женой, если после пяти долбанных минут, проведённых с ним за ужином, на нейтральной территории, когда дети накормлены и уже разошлись по своим спальням, и вы одни, он сидит перед тобой и чавкает, уткнувшись носом в айфон? Потому что уверен в том, что женатым людям нет никакой необходимости разговаривать. Кто-то должен нарушить эту гнетущую тишину, понимаете? По-другому невозможно. В такие минуты мне хочется лезть на стену! Хочется кричать: откуда ты такой взялся на мою голову, Крис Тайлер! Чёрт бы тебя побрал! Что я тут с тобой делаю? Чего мне не хватало? Разве моя жизнь до тебя не была полной чашей?», — она как-то странно затрясла головой и выругалась про себя.
— Известно ли вам, миссис Тайлер, что, согласно результатам опроса, в среднем в Штатах общение между супругами длится тридцать три минуты в день? — спросил Уилсон, чтобы как-то успокоить бедную женщину. — И в эти короткие тридцать три минуты входит ругань, придирки, швыряние подушками и всё прочее. Представьте, всего лишь тридцать три минуты между мужем и женой из двадцати четырех часов…
— Что? — она посмотрела на него с озабоченным, но недоверчивым выражением лица.
Крис сообщил доктору, что коли дать Фриде возможность, она будет беспрерывно говорить в течение нескольких часов со скоростью сто слов в минуту. «Это не женщина», — возмущённо сетовал он, — «а какой-то словесный фонтан, который не затыкается ни на мгновение, вываливая на меня кучу совершенно ненужной и неинтересной информации про быт и домашние дела. Я считаю такие разговоры непозволительной тратой своего времени, когда мог бы сделать что-то полезное по работе. И ещё её отвратительные визгливые нотки — о боже! — они рвут мне уши! Не могу поверить, что этот голос когда-то очаровывал с первых звуков так, что я, теряя голову, был готов ради неё на всё!»
Помимо невыносимой словоохотливости жены, Крис, имеет к ней и другие претензии. Когда-то он ожидал, что она научится разделять его увлечения, например, будет ходить с ним в гольф-клуб или смотреть по телевизору баскетбол: «В жизни всё наоборот — она их ненавидит! И меня заодно, вместе с клюшками для гольфа! Брак — штука капризная. На одной страсти далеко не уедешь. Уже через считанные недели после медового месяца Фрида начала показывать когти: стала пилить за задержки на работе, за то, что у меня мало рвения к развитию наших отношений, к укреплению брака. Чёрт, в какой дурацкой книжонке она прочитала о рвении? Она упрекала меня в резкости и цинизме, да и по сей день она считает, что у меня ворох грёбанных недостатков и не просто дурных, а чудовищных привычек. Например? Ну, взять хотя бы мои несчастные носки. Фрида приходит в бешенство, когда находит их, трусливо притулившихся за диваном… Чем они ей помешали? Откуда в ней убеждение, что я — это хаос, а она — упорядоченность, я — порок, она — добродетель, я — скандал, а она — гармония? А кто тогда, если не она, заковал меня в тиски, лишил возможности дышать полной грудью и чувствовать себя свободным человеком в свободной стране?»
Джозеф обратил внимание на то, что Крис помнил в мельчайших деталях, как они познакомились, будто всё произошло только вчера. Фрида только начинала сольную карьеру певицы. Она выступала на одном вечере, организованном для служащих «Бэнк оф Америка», и Крис тоже был там. Заметив на сцене стройную девушку с яркими рыжими волосами, ниспадающими на изящные плечи, он стал завороженно наблюдать за ней, за тем, как она поёт и как складно двигается в своей маленькой, блестящей юбочке. И, наряду с этим, пытался усмирить своё желание — никогда ещё оно не было столь сильным и необузданным. Встретиться с ней лично оказалось гораздо труднее, чем он ожидал. Она отказывалась отвечать на его звонки, и ему пришлось посещать её выступления, как какому-то безумному фанату. Когда Крис подарил ей пятый по счёту букет роскошных цветов, Фрида написала ему записку с просьбой прекратить преследования. Он был ошарашен и ответил, что выполнит её просьбу, если она согласится поужинать с ним всего один раз.
Их встреча в итальянском ресторане на Третьей авеню была непродолжительной, но и этого времени хватило, чтобы Крис потерял голову: он влюбился, окончательно и бесповоротно. Оказалось, эти чувства были взаимными… Фрида была умна и оригинальна. И стала его идеалом — мягкой, открытой. Он легко представлял, как она прижимает к груди их будущих детей, играет с ними и поёт своим удивительным, неповторимым голосом. Интересно, какими будут их дети. Унаследуют ли голубые глаза своей матери или они будут карими, как у него? Будут они белокожими с копной медно-рыжих волос, как она, или же темноволосыми и смуглыми, как он?
Когда Фриде исполнилось двадцать пять, красавец жених с нежной улыбкой ждал её, облачённую в свадебное платье нежнейшего розового оттенка, у алтаря с букетом из роз и орхидей. После замужества она ещё три месяца солировала в одном крупном ресторане. Хотя это и был брак, основанный на гармонии и пылкой любви, супруг не считал семью без потомства полноценной, а она очень любила его. Когда родилась Глория, Фрида круто поменяла свою жизнь, окончательно порвав со сценой: заботы о дочери и муже отнимали у неё всё время. Но дальше… дальше Фрида родила ещё двоих девочек, и хлопот у неё стало столько, что некогда было перевести дух. Какое там, к чёрту, пение! Беременности, роды, кормления, купания, первые зубки, больные уши, ночные бдения у детской кроватки, ясли, уставший и голодный муж — ничто другое не тревожило её мысли. Порой она чувствовала себя скованной по рукам и ногам узницей, запертой в невидимой, но прочной клетке, прутьями которой служили её ежедневные обязанности, сами по себе незначительные, но требующие времени. Акушер-гинеколог и педиатр стали для неё едва ли не самыми близкими людьми, во всяком случае, встречалась она с ними гораздо чаще, чем с кем-либо ещё.
Хотя, нет! Она также изредка, по возможности, виделась с Джуди. Как-то они договорились встретиться в парке недалеко от дома, чтобы немного пройтись пешком. На дворе стоял конец октября. Тучи неслись по небу, портя настроение своей серостью.
— Ну что, подруга? — спросила её Джуди. Она на ходу допила свой кофе и бросила стаканчик в урну. — Как тебе живётся в многодетном эдеме, среди молочных рек и кисельных берегов?
— Как обычно, — Фрида слегка пожала плечами. Она пребывала в подавленном настроении, но не очень-то хотела, чтобы Джуди это заметила. — Дел по горло. С девчонками столько возни… Знаешь, глядя на них, посторонний человек ни за что не сказал бы, что перед ним сёстры: у каждой в отдельности свои полчища тараканов в голове. А ещё эта еда… Их предпочтения — как небо и земля, поэтому мне и приходится круглосуточно торчать у электроплиты, точно почётный караул на Арлингтонском мемориальном кладбище…
— Вы не можете взять кого-то для этой работы? — спросила Джуди и нахмурилась. — Твой Крис вроде неплохо зарабатывает… Да я бы на твоём месте наняла штат нянек и прислуги…
— Это исключено! Я никогда больше не подпущу постороннюю женщину к своим детям и мужу. Знаю я этих помощниц по хозяйству. Была у нас одна пару лет назад, такая дрянь! Залезла в чужой дом, развела грязь и беспорядок, кормила детей сырыми гамбургами, но мастерски вертела перед Крисом задом, а он жадно пронзал его своим взглядом…
— Ну, конечно, это дело твоё, подруга…
— Сама как-нибудь справлюсь. С финансами, знаешь-ли, в последнее время не очень: да, наши доходы возросли, но расходы стали ещё больше. Мне б с девчонками поладить. Ты ведь помнишь, Джуди, я всегда мечтала, чтобы у Глории были братья и сестры — друзья на всю жизнь? Всё вышло наоборот. Потому ссоры и перепалки — обычное дело в нашем доме. Что, такой и должна быть многодетная семья?
— Фрида, дорогая. Такова участь каждой матери!
— Тебе-то откуда знать? — вырвалось у Фриды. Уж она-то слишком хорошо помнила, какое облегчение испытала её подруга, когда узнала о своём бесплодии: она никогда и не хотела быть матерью. Но завидев болезненный блеск в её глазах, она подумала, что её слова могли обидеть Джуди. И решила не делать паузы в своём монологе:
— Когда девочки были ещё маленькими, я часто, лежа по ночам в постели, представляла самое ужасное: что их укусит бешеная собака, ужалит змея, что они отравятся ядовитыми грибами, потеряются, пойдут куда-то с незнакомым человеком или выпадут из окна. Дети ведь никогда не сидят там, где их оставляешь. Их подстерегает столько опасностей, от которых ни один взрослый не сможет уберечь. Мне казалось — надо подождать. Ещё несколько лет, и ещё совсем чуть-чуть. И вот, наконец, они подросли, но… ничего не изменилось. Сменились только картинки: теперь я вижу гулянье допоздна, вечеринки, первые поцелуи, сигареты, бунты против собственной матери, маленькие шероховатые таблетки, которые продаются за углом школы…
— Не выдумывай, Фрида! — взорвалась Джуди. — Ты не знаешь настоящих проблем. Напомнить тебе истории о мамах, у которых рак груди, или о детях с врождёнными пороками сердца, или ещё что-то в этом роде? Радуйся, что это не коснулось твоей семьи. У тебя с Крисом детки — сущее сокровище.
— Да ты сто лет их не видела…
— Прости, совсем нет времени, — Джуди положила руку на плечо Фриде. — Как Глория?
— Повзрослела и сильно изменилась, теперь у неё свои секреты. Меня не слишком радует круг её общения, но приходится терпеть. Больше волнует, что у неё в последнее время всё чаще болит голова, вся извожусь, пока не отпустит! — Фрида закрыла глаза и закусила губу, собираясь с силами, чтобы не расплакаться. — Линси взбрело в голову записаться в театральную студию, Кэтрин — на гимнастику и фортепьяно! Она даже в летний лагерь с сестрой ехать отказывается, не думая о том, что бедной матери придётся два раза в неделю тащиться туда и обратно — то к одной, то к другой — на родительский день!
И ещё эта свекровь… мать Криса. Ты ведь помнишь, с самого начала она была недовольна, что её единственный сын привёл в жёны «эту вертихвостку», и рано или поздно непременно попадёт к ней в кабалу. Несносная женщина, будь она неладна!
— Но ведь живёт-то она не с вами…
— От этого не легче. Она даже издалека отравляет всем жизнь. Стоит ей чихнуть, она тут же звонит сыну, и Крис, несмотря на его занятость, всё бросает и несётся к ней сломя голову. А там эта мегера накручивает его, учит, что хорошей жене необходимо встречать своего мужа с великой радостью, не лезть к нему с советами, не указывать. Жена, видишь ли, должна чётко знать своё место и не претендовать на большее; не имеет права задавать мужу лишних вопросов, требовать объяснения его действий. Единственная её задача — уделять мужу как можно больше внимания. Он в доме главный!
— Бедняжка… Держись… А что сам Крис? Как он?
— Как всегда. Совсем отдалился от семьи, ведёт себя так, будто он чужой человек. Знаешь, в последнее время я думаю, что он что-то скрывает от меня: стал по вечерам заходить в ванную и запирать изнутри дверь. Часами торчит там, болтает с кем-то по телефону, включив кран и потолочный вентилятор, чтобы не было слышно…
В ту самую минуту Джуди так странно на меня посмотрела, вспоминала Фрида. Кажется, она даже побледнела. В её глазах стояла жалость ко мне, но больше в них было удивления и осуждения:
— Ты что, Фрида, шпионишь за ним? — спросила она, повысив голос. — Слушай, мы знакомы с тех пор, как Моисей в пеленках лежал. Но в последнее время ты сильно изменилась. У тебя уже, подруга, «ку-ку», крыша едет, — и покрутила пальцем у виска.
— Сама не знаю, как это получилось. Ты думаешь, у него кто-то есть? Ну, какая-нибудь авантюристка, исполняющая роль страстной любовницы? Боюсь его спросить — но не потому, что не хочу слышать ложь, а потому что не хочу услышать правду…
— Не болтай ты ерунды! Крис не такой! Слишком нудный и скучный, скажу я тебе, чтобы завести кого-то. И потом, даже если и так, то в чём проблема, а? Любовница — не жена, с ней только время проводят, а потом домой возвращаются. Не хочешь, чтобы он бросил тебя, так не пили его, не устраивай истерик, не держи на коротком поводке, наоборот, встречай с улыбкой и постарайся выглядеть лучше, чем твоя, хм… соперница… Знаешь, почему мужчины на других женщин внимание обращают? Потому что те всегда в форме… ну, вот как я, например… Раскрою секрет: купила абонемент в лучший из лучших оздоровительных нью-йоркских клубов, это на Astor Place. Дала себе клятву, что буду выдерживать тот график тренировок, который для меня установит инструктор. Кстати, кажется, он имеет склонность к женщинам постарше, и ему нравится моя округлая задница. Ну а кроме того я посещаю спа, где в течение дня моё тело массируют, выщипывают лишние волосы, обкладывают горячими камнями, а затем погружают в солярий.
Интересное: Аттракцион для моей бабушки (рассказ) Глава 4..
Разве ты не заметила мой безупречный загар? Шоколадка! Не то что ты — бледная до неприличия… — в эту секунду голос Джуди пресёкся и речь оборвалась на полуслове. Она нервно расстегнула сумочку и вытащила оттуда начатую пачку сигарет. — Будешь? Ну, как хочешь, — она чиркнула зажигалкой и закурила, очень глубоко затянувшись, потом сделала продолжительную паузу, и, выдыхая дым через ноздри, стряхнула пепел себе под ноги. — Вот что я тебе скажу, Фрида. Вам обоим — тебе и Крису — не помешало бы проветриться, слетать куда-нибудь, отдохнуть от детей. Ты ведь даже в Европе ещё ни разу не была! Самое время — говорят, сейчас и цены на билеты невысокие, не сезон… — пока она чесала язык, Фрида восстановила в памяти те моменты, когда она пыталась уговорить мужа совершить путешествие в Старый Свет, однако Крис всегда отвечал, что им надо дождаться, пока девочки станут немного постарше и отправятся в колледж. — Кстати, мы с мужем летом поедем в Вену, или в Венецию, я точно не запомнила. Правда, не уверена, смогу ли я так долго выносить его общество…Фрида слишком хорошо знала свою подругу. В юности, ещё до замужества, она подрабатывала в дешёвом кордебалете, с головой погрузившись в фееричный мир бурлеска, веселья до утра, театральных огней и страстных обжиманий. Местные актрисы взяли над ней шефство и научили всему плохому, а Джуди с радостью училась. Хорошенькой девушке не приходилось долго искать приключений — удача поджидала её буквально на каждом углу. Фраза «Веселись, пока есть возможность» стала её гордым девизом. Она танцевала получше многих других, и вращала кисточками, прикреплёнными к соскам, так искусно, что почти не сомневалась: она станет примой. Но случилось что-то ужасное, о чём Джуди умалчивает до сих пор: постановщик шоу отправил её домой, вежливо попросив никогда больше не возвращаться. До того, как у неё закончились деньги, она успела выскочить замуж за бывшего ухажёра. И даже в брачном союзе была не прочь водить шашни на стороне с какими-то джеками, сэмами или никами, для чего легко соглашалась на встречу с кофе и бисквитом, надеясь завершить этот «эпизод счастья» игристым шампанским в каком-нибудь не слишком захудалом мотеле на окраине Бруклина, подальше от дома. А что касается симпатяги Майка, их бывшего одноклассника, а нынче профессионального массажиста, известного своей репутацией покорителя женских сердец то, по собственным словам Джуди, это интрижка случилась между ними полгода назад в первый и последний раз: мол, её интерес к Майку подогревался лишь жгучим любопытством по поводу правдивости славы, которая о нём шла.
— А что такого? — недоумевала эта неувядающая вавилонская распутница. — Разве мир рухнет от одного короткого рандеву? Нет! Зато оно придаст жизни некоторую остроту. Всё останется, как было, и только я после этой истории чувствую себя иначе — снова молодой и красивой. Что поделаешь? Не могу я без настоящей любви. Ну хорошо, хорошо, может быть, это и не любовь, но… отлично выручает. Видишь ли, дорогуша, воздействие на тело может лечить душу… И вообще, заруби мудрость себе на носу, жизнь — это коллекция остро-пряных моментов. Наслаждайся ими, коли везёт, — её губы тронула озорная улыбка.
— Джуди, прекрати уже, прошу тебя, — Фрида умоляюще сложила руки.
— Прекратить? Да разве сама ты не скучаешь по тому благодатному времени, когда ещё чуть-чуть, и весь Нью-Йорк был бы у твоих ног? Когда за тобой не могли угнаться десятки поклонников? Тем более сейчас, когда твой брак трещит по швам, как старые джинсы. Что? Ты не собираешься обманывать Криса для того, чтобы на часок вернуться в молодость? Ну, знаешь-ли, подруга, если так пойдёт и дальше, то в один прекрасный день ты сядешь тихонько где-нибудь в уголке и задашь себе слишком много трудных вопросов насчёт того, кем ты стала, что потеряла и чего не сделала. Понимаешь? Нет? Ладно, вообрази, ты дотянула до ста лет без Альцгеймера. Что, вот так, до последнего вздоха, и провозишься с мужем — старой развалиной, детьми, внуками и правнуками? Будешь загружать в мойку грязные тарелки, бренчать кастрюльками, убирать, чистить, стирать? Потому что никто с твоей шеи просто так не слезет. А кто вспомнит о тебе, когда ты умрёшь? Хорошо, если дети. И то на короткое время. Поверь мне, материнство — не самое главное! Человек должен жить в первую очередь ради собственной жизни, а уже во вторую — решать, будет ли он делить её с другими… Ты что, осуждаешь меня? Брось! Встречаясь с другими, я пытаюсь вернуть себе то, чего мой муженёк так и не смог мне дать. Что остаётся делать? Говорят, когда женщина выходит замуж, она меняет внимание многих ухажёров на невнимательность одного мудака. И потом, человек, в которого влюбляешься в двадцать лет, может быть совсем другим, когда вам по сорок. И огонь страсти не будет гореть вечно. В конце концов пламя поглотит само себя, если не открыть форточку и не дать ему немного воздуха. Понимаешь, что я имею в виду? Короче, подруга, мне уже пора… Жаль, что у меня больше нет времени. Не обидишься?
— Да всё в порядке. Позвони мне потом…
— В общем, ты это, давай, без фокусов: не смей разводиться с Крисом, усекла? Ты где витаешь?
— Нигде, я тут. И никуда не уходила.
— Я говорю, не разводись с Крисом. Ты ведь, я надеюсь, подумала о Глории, Линси и Кэтрин, и не хочешь перевернуть их мир с ног на голову? Знаешь, какой это будет для них трагедией? Выше нос, слышишь? Оглянись — вокруг столько соблазнительных мужчин. И главное, никто не призывает тебя влюбляться. Просто приоткрой форточку и получи горсточку удовольствия. Не будь ханжой, Фрида, это так… увлекательно! Вот только, ты это… обрати внимание на себя: нга тебе нет никакой косметики. Туфли — о господи! — без каблуков. Вместо чулок — гольфы. Что с тобой стало? Как ты ухитрилась всё до такой степени запустить, превратиться в клушу? Сходи в салон: сделай модную прическу, профессиональный маникюр и педикюр, попробуй бразильскую эпиляцию. Увидишь, это не пустая трата денег. И обязательно запишись на фитнес и аэробику — завтра же! — а то от домашних дел твоя задница стала больше, чем вся Аляска… А сейчас, шла бы ты домой. У тебя вид усталый…
Фрида и сама прекрасно понимала, что сейчас ни капли не похожа на ту женщину, что с обожанием смотрела на своего избранника — обходительного принца по имени Крис, — и была уверена, что это счастье всей ей жизни. Уже много лет она типичная домохозяйка в простой и удобной одежде — широкой футболке и мешковатых джинсах. Неудивительно, что она потеряла физическую привлекательность для супруга. В молодости она вряд ли могла представить себе, что судьба её сложится именно так.
Она подняла руку и убрала за ухо прядь волос, упавшую на лицо. Боже, как же скоротечно время! Где её роскошные огненные волосы? А её точёная фигура? Нежная кожа? Куда всё подевалось? Походы в салоны красоты остались в том прошлом, когда на неё, начинающую, но очень талантливую певицу, пялились, шумно рукоплеща, восторженные зрители… когда молодые люди вились вокруг неё, как пчёлы у цветка, а множество поклонников теряло голову от одного взгляда на её ноги, от ослепительной улыбки и манящего взгляда. Теперь она не только избегает смотреть на себя в зеркало при ярком дневном свете, но и ненавидит собственные фотографии, где она молода, красива, счастлива и имеет идеальный вес.…
Она вздрогнула, вспомнив, что не слишком давно подметила одну странную закономерность среди знакомых и соседей: только одинокие люди старательно поддерживали свой имидж, следили за внешностью и модой, ходили на театральные премьеры и читали книги… Ну, или такие, как Джуди…
Её подруга права на все сто: она, Фрида, профукала лучшие годы своей жизни. Ради семьи кардинально поменяла свою жизнь — бросила карьеру, лишилась всех своих прелестей, променяв их на неврастению и каждодневные скандалы с битьём посуды, после которых она, чтобы успокоиться, ест всё подряд, что попадает ей на глаза.
Слушая рассказ женщины, Джозеф рассеянно кивал — он был занят и строчил как одержимый. Правая его рука сжимала порхавшую по широким строкам ручку так, что побелели костяшки пальцев. Наконец он записал то, что так хотел ухватить, поднял голову и попросил:
— Расскажите подробнее.
Фрида набрала полную грудь воздуха и продолжила:
— Ну хорошо. Ежедневно он будит меня в половине седьмого утра. И сразу, ещё даже не почистив зубы, бубнит: «Я проголодался. Не хочешь сделать мне сэндвич с ветчиной и сыром?» — «Нет, не хочу», — отвечаю я сквозь сон, злясь, что этот человек привык считать, будто другие люди созданы для того, чтобы ходить перед ним на задних лапках. Нет, от меня он этого не дождётся. Хватит. Я не буду потакать его самым малейшим прихотям. Тогда он начинает ворчать, что жена его коллеги всегда приносит завтрак в постель. Чёрт! К тому же, из-за него я опять не выспалась — он спал как сурок в своей гостиной, и так храпел до самого утра, что у меня в спальне закладывало уши. Ему, видите ли, нужен завтрак! За столько лет совместной жизни он так и не понял, что в такую рань меня вообще нельзя трогать. Я выдыхаюсь с детьми: накануне у младшей дочери, Кэтрин, поднялась температура и так воспалилось горло, что я осталась сидеть у её кровати до двух часов ночи. А Крис до полуночи валялся на своём любимом, продавленном жирной задницей диване, тянул скотч и хрустел дурацкими чипсами, пока его пыльные коричневые туфли спокойно валялись на ковре посреди комнаты. Мне вечно приходится мыть за ним посуду, гору посуды. Когда он возмущенно спрашивает: «Что значит „ты не помыл за собой посуду“? Разве это мужское дело? Мне не нравится, когда ты командуешь мной!» — я задыхаюсь от возмущения. С каждым разом мне всё сложнее сдерживать себя, я на грани…
Фрида чуть подалась вперед, просвечивавшая сквозь блузку грудь почти легла на стол доктора Уилсона. Другая женщина смотрелась бы вульгарно, однако Фрида была не лишена привлекательности. Она положила руки на стол и сцепила пальцы в замок. На четвертом пальце левой руки красовался тонкий золотой ободок. Было очевидно, что эта женщина в кресле, с морщинками вокруг глаз и расплывшейся талией жаждет свободы и романтики, мечтает о страстных поцелуях и о совсем иной жизни: без грязных сковородок, раскиданных повсюду вещей и проверки домашних заданий. Она хочет вновь, как до брака, полюбить себя. Хочет успеть пожить для себя!
Чем больше они грызлись — лысеющий Крис и толстеющая Фрида, — тем отчётливее понимали, до чего же непрочен их союз, а их конфликты, большие и маленькие, дали эффект накопления. Уилсон знал, что создавшееся напряжение в семье могло окончиться либо разрывом отношений, либо подчинением одной личности (вплоть до её деградации), однако никто из супругов не выражал готовности изменить себя и уступить другому — оба имели характер, оба не умели прощать, и оба задавались одним и те же вопросом: неужели суть брака состоит именно в том, чтобы один чуть что начинал кричать, а другой ему вторил, но погромче…
Фрида настаивала на своей правоте, заявляя, что если и интересует мужа, то только как мать его детей. Что он на самом деле давно уже не любит её, и она устала от его попыток скрываться на работе от проблем. Она спрашивала его, Уилсона: неужели семейное счастье состоит в одной лишь заботе о детях и привычке к супругу? Зачем пошла она на подобную жертвенность? И как называется тот песок времени, что безжалостно поглощает пылкие чувства и поступки, заметая всё ровным слоем безразличия?
Он смолчал.
А что ему оставалось делать?
Сказать ей, что каждая любовь — это психическое расстройство? Так считает Всемирная Организация здравоохранения, детально описывая симптомы данной хвори, такие как навязчивые мысли о другом человеке, мучительное ожидание телефонного звонка, депрессия или сверх обычного приподнятое настроение, прерывистый сон, импульсивные поступки и многое другое.
Или, быть может, рассказать ей, что любовь превращает нас в людей, которыми мы не являемся? Что она захватывает нас без остатка, даёт силы парить в небе; но и несёт в себе трагедию, погружая человека в преисподнюю, потому что не бывает одинаково сильной и долгой у обоих? Ведь всегда кто-то кого-то любит больше, а кто-то кого-то разлюбит раньше. Такова природа этого явления.
А что же Крис?
Когда они были одни, он спрашивал Уилсона, что ему делать. Надеяться на лучшее? Или продолжать обманываться в надежде, что однажды утром Фрида проснётся и опять станет той, какой была раньше? Нет, не станет! Никаких больше сюрпризов, острых переживаний, эмоций. Отгремела его бестолковая жизнь и впереди его ждут лишь серые будни, повторяющиеся как дурной сон. Осталось только доживать… Но ведь это невыносимо, доктор! Меня губит жизнь, сотканная из упрёков и неудач. Конечно, я курю и выпиваю, чтобы разогнать тоску, иначе и удавиться недолго…
Его душа протестовала, она требовала перемен: от смены семьи до переезда в другой Штат, пока ещё не слишком поздно, пока открыты все дороги, ведь он на хорошем счету в банке, ему давно предлагали повышение в должности в новом филиале… Его тянуло на «подвиги», на поиски сильных эмоций. Он жаждал побед, быстрых и с почестями. Может быть, ещё можно догнать молодость, успеть заскочить в последний вагон уходящего поезда, чтобы не оказаться одному на пустынном перроне. Этот замкнутый и раздражённый мужчина, внезапно обнаруживший бессмыслицу существования, отчаянно нуждался в восхищении. Он хотел гордиться собой, хотел слышать от жены: «Ты молодец, ты крутой, ты самый лучший», «Я радуюсь, когда вижу твои достижения»
Но этих слов от Фриды его мужское самолюбие так и не дождалось, потому что к его успехам она относилась как к чему-то вполне естественному. Тогда, вероятно, щенячий восторг отцом проявляют три его дочери? Уилсону всё стало ясно, когда он увидел кривую усмешку Криса. Вне всякого сомнения, детям он тоже не нужен. Они не вникают в его жизнь — у них свои интересы — и он… он бесконечно одинок.
Уилсон догадывался, что Крис Тайлер, как и многие другие мужчины, переживает катастрофу под названием «кризис среднего возраста». Да, этому парню сейчас позарез надо, чтобы кто-то смотрел на него влюблёнными глазами, полными восторга. Конечно, это будут молоденькие женщины, пленённые образом успешного мужчины. И дело здесь не в том, что Криса потянуло разменять стареющую сорока шестилетнюю жену на две молоденьких кокетки по двадцать три года. И совсем даже не в том, что он развращен.
Нет!
Ему как воздух нужен успех!
А Фрида и в этот раз не спешит с лавровым венком — она занята приготовлением ужина: остервенело чистит картофель, скорчив тонкие губы в страдальческой гримасе. А вокруг… вокруг так много фантастических девушек… «Если не сейчас, то когда?» — размышляет Крис, почёсывая лысину согнутым указательным пальцем. В его голове стучит: «Сорок семь — это не двадцать и не тридцать. Старый гриб, ты разменял пятый десяток: твоя жизнь утекает, как песок сквозь пальцы. Уже пошаливает сердце, появился ишиас, эрозивный гастрит. Скоро ты начнёшь терять силы, станешь дряхлым и немощным, чем-то вроде музейного экспоната, когда уже ничего нельзя повернуть назад. И неизвестно, сколько ещё у тебя осталось мужской жизни. А ведь это занавес. Поэтому, Крис, спеши, спеши, пока есть немного пороха в пороховницах».
И он, господин степенного возраста, с заслуженными морщинами, благородной сединой, но всё ещё моложавой самоуверенной улыбкой, отчаянно спешил, прибавляя шагу…
И вдруг… резко затормозил…
Его уставшая, но нестарая душа не смогла пройти мимо хорошенькой, неопытной банковской операторши лет эдак двадцати с хвостиком. Приблизившись вплотную к Уилсону, он тихо прошептал, что обладательницу шёлковой кожи и стройных ножек зовут Миранда. Рассказал, как она умеет восхищаться его мужественной внешностью, его оригинальным шуткам! И что он, уставший от жизни лев, готов впитывать её радость и чувствовать себя первооткрывателем всех чудес света. Что готов плакать от счастья («Неужели я так сентиментален, доктор?»), готов заботиться о ней, опекать её.
— Это случилось в тот момент, когда всё в этом мире стало казаться мне скучным и обыденным, — рассказывал Крис.
И он изменил ей, своей Фриде.
А потом понял, что это не просто какое-то увлечение, пустой флирт.
Нет!
Всё намного серьёзнее — он влюбился!
Теперь этот «счастливчик» убеждён, что Миранда — тот самый подарок небес, о котором он молил, добрая и отзывчивая фея, родственная душа, нежная и чувственная во всех отношениях. Оттого у него крылья за спиной и безумная, совершенно безумная любовь. Она придала ему силы, одухотворила его, дала желание двигаться вперед, омыла душу, вернула радость. Он помолодел на все двадцать лет. Ну ладно, на пятнадцать. Во всяком случае, он настолько себя ощущал. А коли так, значит, жизнь опять обрела смысл и наполненность… Теперь его черёд расплачиваться с Мирандой. И он, Крис, очень постарается… Ведь когда любишь женщину, хочешь, чтобы у неё было всё, о чём она может мечтать, хочешь превзойти её ожидания…
Ну вот и всё! Мужчина, чья кровь уже бурлила от нетерпения, решил: в семью он больше не вернётся. Их брак закончился окончательно и бесповоротно. И теперь лучшее, что можно сделать, — это просто взять и уйти. Довольно с него военных действий: не идиот, чтобы добровольно возвращаться в тюрьму! Но была одна проблема — как сообщить об этом Фриде? Она ведь ни о чём не догадывается. И как потом смотреть в глаза детям?
Хотелось бы Уилсону произнести с умудрённым видом и всезнающей интонацией: «Пройдёт и это!», но он знал, что банальности никого не спасают. И в это мгновение ненароком вспомнил об одном чрезвычайно любопытном индийском обычае. В стране диких слонов, ароматных специй и цветастых шёлковых сари мужчина проходит несколько этапов жизни: период детства, период обучения, период работы и хозяйствования — и так до шестидесяти лет. А потом древняя культурная традиция предоставляет ему право уйти из дома в поисках мудрости и души. Семья относится к этому с пониманием и уважением.
Что же, видать ему, Джозефу, предстоит серьёзная работёнка. Для начала потребуется убедить Криса не принимать никаких решений. «Что угодно делайте, сэр, но не торопитесь разрушать. Опасно предпринимать жизненно важные шаги в состоянии измененного сознания». Конечно, потом, не сейчас, он попробует уговорить его начать всё с чистого листа. Вплоть до того, чтобы рассмотреть возможность сойтись с собственной женой. Впрочем, время покажет. Но в любом случае, пока будет длиться терапия, он, доктор Уилсон, просит Криса не сжигать мостов, и сделать всё от него зависящее, чтобы Фрида не узнала о существовании юной Миранды.
Фрагмент романа Валериана Маркарова «Личный дневник Оливии Уилсон»
Благодарю всех за внимание. Не забывайте подписываться на меня и читайте блоги первыми. Ставьте лайки на мои статьи, это дарит вдохновение. Я приглашаю вас также ознакомиться с моим авторским сайтом - в нём всё моё творчество.
Всем удачи!
Искренне ваш,
В.М.
Интересное еще здесь: Психология.