Русская печь как фантомная боль

РЕН ТВ, похоже, оставило неизгладимый след в мозгу современных авторов, пишущих о русской кухне. Главная колея в нем – всемирно-историческая роль русской печи – основы мировой кулинарии. 

Русская печь как фантомная боль

Еще в нашей предыдущей книге «Непридуманная история русских продуктов» мы с Ольгой Сюткиной вполне аргументированно доказали всю условность этого тезиса.

Итак, к концу XVIII века параллельно существуют две кухонные традиции: крестьянско-патриархальная и современная тому времени кухня обеспеченного городского общества. Стоит ли говорить, что последняя питается самыми передовыми идеями мировой кулинарии, перенося их на русскую почву. А также приспосабливает старые блюда и вкусы к новым условиям.

Можно сто раз повторять про какие-то выдуманные скрепы. «Самодержавие, православие, народность» и прочие пережитки профессиональной любви к власти. Двести лет назад, как и сегодня, у нормального человека все это вызывало понимающую улыбку. Утверждения о том, что именно стол беднейшего русского крестьянства и создавал русскую кухню – из этой серии. Кухня самых неимущих, системно находящихся в нищете слоев населения по определению не может ничего создать. Только лишь из века в век повторять себя. Это средство выживания, а не развития.

Басни о ломящемся от пирогов, блинов, поросят и гусей столе русского крестьянина не убеждают историков. Это, повторю, к сюжетам РЕН ТВ, поповского канала СПАС и т.п. 

Русская печь как фантомная боль

Вот почему, когда мы говорим о национальной кухне, надо четко определить для себя одну вещь. В приложении к России – мы о кухне «Домостроя»? Точно также в приложении к Великобритании – мы о кухне друидов, норманнов и Столетней войне? – Наверное, нет. Но тогда и давайте говорить о том, как складывалась эта национальная кухня. О том, кто создал ее сегодняшний вид. А это именно городское обеспеченное население XVIII-XIX века – дворяне, интеллигенция, купцы, врачи, профессора, офицеры, юристы… В общем, вся та публика, которая, с одной стороны, любила поесть. А с другой, могла себе позволить выбирать и экспериментировать. 

И, уверяю вас, о русской печи эта публика задумывалась меньше всего. Кстати, не она одна. Задайте себе вопрос: а почему это уже с конца XVIII все чаще и в городских домах, и в загородных усадьбах и в обеспеченных хозяйствах традиционная русская печь заменяется «голландкой»? Которая гораздо ближе к нынешней плите. Это что масоны и русофобы ее продвигали? Или это тот самый русский народ понял, что ему удобнее и проще для жизни?

Русская печь как фантомная боль

Собственно, наши предки отчетливо осознавали всю условность русской печи в конце XIX века. Вот, к примеру, отрывки из книги «Домашний стол, или как варить, печь и жарить вкусно и дешево» (М., 1894):

«Обыкновенно русская печь, обладая некоторыми удобствами, имеет очень много недостатков. Защитники русской печи говорят, что она экономичнее плиты, потому что служит и для нагревания помещения, требует самой простой глиняной посуды. Что многие чисто русские кушанья выходят в русской печи вкуснее. Что печь в ней удобнее. Наконец, что квас и черный хлеб с одной плитой не приготовишь.  

Совершенно верно, что при небольших средствах русская печь выгоднее плиты. Но в печке можно только хорошо печь и парить, а не варить и жарить. Все соуса и большинство кушаньев в печке почти невозможно приготовить сколько-нибудь сносно. Кроме того, в печке нельзя действовать так свободно, как на плите, и потому кушанья здесь все чаще перекипают и пригорают. Для того, чтобы орудовать ухватом и ничего не пролить или не перепортить, требуется немало проворности и сноровки».   

А так-то да, щи да каша из русской печи замечательны. Так же как, наверное, и плечо косули на костре с дровами из можжевельника было чрезвычайно вкусным. Всего каких-то триста лет назад.