Как культура формирует в нас человечность? Существует ли личность? Почему мы считаем привитые нам ценности своими?
(Отрывок из книги «Красная таблетка. Посмотри правде в глаза!»)
Что бы понять, что такое этот самый Рок, надо, прежде всего, честно взглянуть на свою «человечность».
Нам ведь тоже про нее всякое рассказывали – что мы, мол, «личность», что у нас есть «самость», что мы «ответственны за свой выбор», что перед нами «все пути открыты» и т.д. Так ли это?
В конце 90-х – тех самых, «лихих девяностых» – я подрабатывал психиатром в детском приюте. И это, надо признать, был весьма отрезвляющий опыт.
Времена царили тогда, кто помнит, непростые: безработица, подчас даже голод, заказные убийства, проституция, наркомания. Так что, «потерянных» детей в городе было много. В нашем приюте их держали до решения суда, а потом – или обратно в семью, или в детдом.
Моя задача была оценить психическое состояние ребенка, заполнить его медицинскую карту и дать соответствующие рекомендации персоналу. Но в случае, о котором я хочу рассказать, все это было сделать, прямо скажем, непросто.
Едва я оказался в тот вечер на пороге приюта, на меня тут же напала медсестра:
– Доктор, идите сразу в кабинет! Мы их там заперли пока. Грудничком занимаемся, а с этими что делать – ума не приложу!
Честно говоря, сотрудников приюта, видавших всякое, удивить чем-то было трудно, поэтому я сразу напрягся. И не зря.
– Пару часов назад привезли, – продолжала сестра, пока мы шли по коридору. – Наркоши проклятые! Держали детей в кладовке. Все в ссадинах. Привязывали они их что ли?.. Я даже не знаю сколько им лет!
В дальнем углу комнаты, сжавшись в комок сидела девочка, под кушеткой для медицинского осмотра послышалось странное, резкое ерзанье и кто там замер.
– Под кушеткой – двое, – сказала медсестра. – Мальчик и мальчик.
Постояв так несколько секунд, я пошел за игрушками в игровую комнату, положил их перед кушеткой, а сам сел за стол. Некоторое время я что-то писал, изображая полное безразличие. И лишь краешком глаза подглядывал за детьми. Когда они стали подавать кое-какие признаки жизни, я снова вышел – на сей раз за печеньем и какими-то конфетами. Не помню, сколько это продолжалось, пока, наконец, дети привыкли к моему присутствию.
Подкроватные малыши выползли из своего убежища и принялись разглядывать игрушки. Девочке я предложил сладкое и сказал, что она может дать его братьям.
На вид ей было лет десять. Речь она освоила плохо – говорила отдельными словами, едва их выговаривая. С трудом понимала, а то и вовсе не понимала элементарные вопросы. Впрочем, братья – одному было на вид около шести, а другому где-то, наверное, четыре – не говорили вовсе.
Передвигались мальчики на четвереньках. Старший еще мог встать на ноги, но сделав пару шагов, тут же пригибался к младшему и начиналась очередная потасовка. Если их разлучали, у них начиналась самая настоящая паника.
Девочка, которую звали Вера, была похожа на застывшую в летаргии восковую фигуру. Она никогда не училась в школе и почти не выходила на улицу.
Родители-наркоманы держали детей запертыми в кладовке, а сама квартира, судя по всему, была обычным по тем временам питерским наркопритоном. В таких условиях и выросли эти городские «маугли».
Целенаправленно подобных экспериментов на людях, конечно, никогда не ставили, но науке известно множество случаев подобных мауглеодов1. Речь идет о детях, которые росли вне нормального человеческого общения – кто-то среди животных, кто-то среди таких животных, как родители этих моих пациентов.
Впрочем, в отличии от киплинговского Маугли, мауглеоиды ничем, кроме внешних признаков, не похожи на человека. Дети-волки – ведут себя как волки, дети-обезьяны – как приютившие их обезьяны, а дети-овцы, встречались и такие, бегают за стадом и блеют наподобие овцы.
Но если родителей этих детей, изъятых из наркопритона, можно назвать «зверями» лишь в переносном смысле этого слова, в этическом, то их дети, действительно, были, как бы ужасно это не прозвучало, самыми настоящими зверюшками – без личности, без языка, без способности к человеческому мышлению.
Не знаю, как передать вам свое ощущение от взаимодействия такими «человеческими детенышами», но поверьте – это страшное, почти парализующее зрелище.
Правда состоит в том, что если нас не воспитывать как следует – не учить языку, общению, прочим социальным навыкам, мы не станем людьми в привычном понимании этого слова. Мы останемся теми животными, которыми в действительности и являемся.
Только культура, которую мы усваиваем через общение, воспитание и обучение, делает человека человеком. Без других людей мы бы не были людьми. Наша «человечность» – это не данный богом дар, а результат соответствующего обучения, можно сказать – дрессировки.
И сегодня ученые хорошо представляют себе, как это происходит.
Когда малыш только появляется на свет, в его мозгу, пусть и самом зачаточном состоянии, находится гигантское количество потенциальных нервных связей (природа заготавливает их для нас с большим запасом). Нейроны в мозгу младенца совершенно хаотически связаны друг с другом. Это цельное полотно – большой чистый лист, на котором можно написать практически все, что угодно. При условии, конечно, что соответствующие связи окажутся задействованными.
В реальности только часть этих связей между нейронами активизируется в результате контакта малыша с окружающей средой. А те, что остаются невостребованными, просто отмирают. Таким образом, в мозгу появляется уникальный рисунок взаимосвязи между нервными клетками.
Мы были обречены на то, чтобы стать теми, кем мы стали. И не мы это выбрали, это выбрал за нас некий, если хотите, Рок.
Не нужно питать иллюзий, не нужно верить сказкам о том, что наша личность – это что-то, что идет своим, выбранным ею путем.
Но если это так – что значит прожить «свою» или «не свою» жизнь? Как она вообще может быть «нашей», если у нас не было шанса ее выбрать?
Итак, нас угораздило родиться в определенное историческое время, в конкретной семье и стране. И это в каком-то смысле случай – так «карты выпали», но закономерность в том, что данные конкретные время и место делает людей такими, какими они себя знают.
Среди моих читателей есть те, кто кто-то родился сразу после Великой Отечественной войны – как, например, мои родители. Кто-то, как я – в застойные семидесятые. Ну, а кто-то уже после Перестройки и крушения СССР – в совершенно новой и другой стране.
Представим себе эти жизни.
Мои родители провели детство в коммунальных квартирах. Их семьи жили в комнатухе, которая вмещала одновременно шесть человек – представителей сразу трех поколений.
В школе они писали железным пером, макая его в чернильницу-непроливайку, и до вполне сознательного возраста не имели никакого представления о существовании телевизора.
В свою очередь, их родители, то есть мои бабушки и дедушки, пережившие Блокаду Ленинграда, никогда, например, не выбрасывали еду. И несмотря на то, что было непросто, учитывая их характеры, всю жизнь прожили вместе.
Я же родился в относительно сытные годы советского «застоя»: не в коммуналке, конечно, но мясо на ужин готовили только по воскресеньям (потому что «дорого»).
Впрочем, лично я был совершенно счастлив от того, что родился в СССР, а не в какой-нибудь империалистической Америке. Я любил «дедушку Ленина», ездил в летние лагеря пионерского и комсомольского актива, возглавлял пионерскую дружину школы.
Наконец, моя дочь родилась уже в мире интернета и гаджетов (еще в младенчестве заслюнявив пару родительских телефонов до смерти – тогда еще они от этого безвозвратно ломались).
По случаю ее рождения мы построили загородный дом, у нее была не только отдельная комната, но и няня. Поучившись в частной школе в России, Соня уехала учиться в Америку, и ей там очень нравится. Забавно, правда?
А вот если бы Соня родилась во времена моей прабабки, то она, скорее всего, была бы безграмотной (как и мои прабабки) – тогда уровень грамотности населения России был немногим выше процента.
Впрочем, там, где жили мои прабабки и прадеды, еще даже электричества не было, не говоря уже, понятное дело, об интернете.
Теперь перемножьте сто миллиардов (количество людей, живших на Земле за всю ее историю) на сто миллиардов (вероятность того, что именно вы, а не какой-то ваш брат или сестра, появились у ваших родителей), и вы узнаете, каков был ваш шанс родиться именно тогда, когда вы родились.
Представьте: местом вашего рождения могла быть индийская деревушка времен Сиддхаттхи Будды, далекий аул в современном Афганистане, или, например, Лондон времен Великой чумы.
Даже если бы вы сохранили тот же набор генов, те же задатки, на выходе вы были бы совершенно другим человеком! Такова закономерность. Случайность лишь в том, что с вами случилось то, что случилось.
Но что, в таком случае, это «мы сами», «я сам» – если нас штампуют как резиновые игрушки на кукольной фабрике исторического времени?
Мы пришли в этот мир, ничего толком не соображая, не имея никакой собственной позиции, и на нас одели то в мировоззрение, которое на тот момент было в моде.
Родились бы мы, например, в исламском мире: мы бы верили в Аллаха, боготворили бы Коран, считали бы нормальным иметь четырех жён, держали бы жесткий пост в Рамадан и т.д., и т.п. И все это считали бы предельно важным! Суперважным! Мы готовы были бы за это умереть!
Ну за христианские ценности сейчас, вроде как, умирать не принято (за редкими ближневосточными исключениями), но были ведь и другие времена. Появись мы на свет в римский период, то вполне возможно погибли бы за христианскую веру – так же «по случаю» нами усвоенную!
Еще раз: нас могли бросить на съедение львам римского Колизея или сжечь в ските, как старообрядцев при Петре I, и только потому, что так нас воспитали. А те, кто бы нас убивал, действовал бы по той же самой причине – потому что его так воспитали.
Для каждого из нас в отдельности – это случайность, а по существу – закономерность.
Мы винтики одной большой машины времени. Точнее даже – заготовки к винтикам на этой конвейерной ленте. Но мы, конечно, не осознаем этого!
Мы относимся с величайшим почтением ко всему, во что уверовали, что было нам привито, и ко всему, чему нас так заботливо выучили. И мы не можем усомниться ни в себе, ни в своих представлениях о мире, словно бы это истина в последней инстанции! А ведь это случайность…
Да, случайность, которая при этом совершенно закономерна. И наша уверенность в том, что мы во всем «правы», а наши предки во всем заблуждались – тоже. Но правда в том, что одним из нас одно втемяшили в голову, а другим – другое. Для каждого из нас в отдельности (для меня, для вас, ваших друзей и знакомых) – это случайность, а по существу – закон.
Например, люди веками считали (не во всех культурах, конечно), что брак – это цель и смысл жизни человека, а сейчас молодые люди относятся к браку «диалектически» и во главу угла ставят «самореализацию». Кто прав?
Прежние поколения были уверены, что правы они, а нынешнее, что правда за ними. Но в действительности все они заблуждаются! Все верят в свою «правду» только потому, что так получилось. Случайно.
Как говорит известный популяризатор «здравого смысла» и футуролог Жак Фреско: «Если бы вы родились в племени охотников за головами, вы были бы охотниками за головами. И если бы я спросил вас: “Тебя не смущает, что в твоем доме пять завяленных человеческих голов?”. Вы бы ответили бы: “Да, смущает… У меня всего пять, а у моего брата – двадцать!”».
Впрочем, на это, наверное, можно возразить, что есть и «общечеловеческие ценности», что они фундаментальны, универсальны и не подлежат сомнению. «Хорошая попытка», – как говорят в таких случаях.
Правда в том, что все наши представления о неких фундаментальных «общечеловеческих ценностях», на самом деле, являются таким же результатом культурной пропаганды, как и все прочие «истины» подобного рода.
(Отрывок из книги «Красная таблетка. Посмотри правде в глаза!»)
1 Карл Линней, который собирал данные о подобных детях, в 1758 году предложил называть таких существ – Homo Ferus, то есть «одичавшим человеком». Более выразительный термин – «мауглеоды» (mauglioides) – был предложен А.Г. Невзоровым в его замечательной книге «Происхождение личности и интеллекта человека».