Редактор газеты «Заводская правда» оказался человеком, как бы это помягче сказать, очень странным.
Моя мама сходила к нему на следующий же день. Рассказала ему обо мне, о газетах, в которые я регулярно бегаю, о статьях, которые были напечатаны ранее. Впечатление от этой встречи у нее осталось… ммм… своеобразное. У мамы создалось впечатление, что человек он, в принципе, не плохой, но, если можно выразиться помягче, не слишком хорошо соображает. Моя мама – женщина очень словоохотливая. Я прекрасно представляю, как она очень много всего рассказывала ему обо мне, о том, что я пишу уже очень давно, показывала мои старые статьи, которые я хранила, говорила, что я мечтаю заниматься журналистикой с самого раннего детства… Во время этого рассказа редактор просто смотрел на нее и молчал. Мама говорила, что по отсутствующему выражению его лица вообще не возможно было понять, слышит ли он ее слова, как он на них реагирует, что он думает обо всем об этом… И лишь после ее длинного и пространного монолога он тихо обмолвился:
- Может быть, и получится…
(Начало здесь)
И предложил мне самой подойти к нему на собеседование.
Так что мне казалось, я предупреждена об этих его некоторых странностях. А значит, готова к ним. Да я вообще на тот момент была готова преодолеть любые препятствия, лишь бы получить эту работу. И я даже и не сомневалась, что в два счета очарую странного редактора и произведу на него впечатление. Ведь я же необычайно умная, талантливая, перспективная, - и он не может не понять этого с первого же взгляда…
А еще я была наивной дурочкой. Но это к делу уже не относится.
Мне было очень трудно решиться в первый раз войти в приемную. Но от этого зависела вся моя дальнейшая жизнь. Поэтому я глубоко вздохнула и решительно шагнула вовнутрь.
В приемной находились несколько женщин, - как я поняла потом, сотрудниц этой газеты. Я была настолько перепугана предстоящим собеседованием, что даже не сумела разглядеть их, - они все слились для меня в одно невнятное пятно. Но я изо всех сил пыталась скрыть свое волнение, - правда, не знаю, насколько мне это удалось. Ведь я была очень закомплексованной и неуверенной в себе девочкой. Я даже сразу же сходу почувствовала ощущение некоторой враждебности по отношению ко мне, но постаралась тогда просто не придавать этому значения. А зря, зря… Интуиция меня тогда на их счет не обманула…
Но я вошла вовнутрь, поздоровалась одновременно со всеми и спросила, на месте ли редактор. Не сомневаюсь, что они все прекрасно знали, кто я такая, и зачем сюда пожаловала. Мне указали на другой кабинет с соответствующей табличкой. Я постучалась и вошла, изо всех сил надеясь, что выгляжу достаточно уверено и независимо.
Я увидела крохотный жутко захламленный кабинетик. В нем было настолько много каких-то нагроможденных друг на друга вещей, что за ними не сразу обнаружился довольно-таки большой стол, явно, предназначенный для совещаний всем коллективом. За ним сидел пожилой какой-то весь взъерошенный мужчина. И в его глазах из-за огромных очков, практически полностью закрывавших его лицо, отразилось такое непередаваемое изумление, что я на мгновение застыла, как вкопанная.
Он смотрел на меня так, словно увидел перед собой нечто… невообразимое или удивительное. Не могу сказать, что этот его взгляд добавил мне уверенности в себе. Кроме того, казалось, он вообще не понимает, кто я и что мне здесь надо, несмотря на то, что я подошла в точно назначенное им самим время. Но отступать было некуда.
- Здравствуйте! – сказала я. Мой голос предательски дрожал. Я лишь надеялась, что выгляжу не такой перепуганной, какой чувствую себя. – Я Олеся Марченко. Моя мама вчера приходила к вам.
- Да, да… - чуть слышно пробормотал редактор. Он по-прежнему продолжал разглядывать меня. И на его лице застыло какое-то совершенно необъяснимое выражение, которое я не могла понять.
Интересное: Какая ошибка в общении и делах может выбросить на мель самый крепкий результат.
Словно он реально увидел нечто такое, чего вообще не ожидал. В принципе, я поняла, что мне каким-то образом удалось произвести на него неизгладимое впечатление. Да и разве могло быть иначе?.. Я же верила в то, что я неотразима…– Я помню… - добавил он. - Проходите… Садитесь…
Я с опаской присела на стул, который показался мне таким же запыленным, как и все остальное. Закинула ногу за ногу. Несмотря на свою полную неопытность в отношениях с мужчинами, я прекрасно поняла, что произвела на него такое странное впечатление именно своими внешними данными. Очевидно, он ожидал увидеть перед собой нечто совершенно другое. Какого-нибудь синего чулка, зачуханного и в очках. А я все-таки была красоткой с длинными волнистыми волосами, практически идеальной фигуркой и, без ложной скромности, на редкость симпатичным личиком.
А осознав все это, я уже смело уставилась на своего – я теперь уже в этом не сомневалась – будущего начальника. А он продолжал так же бессмысленно пялиться на меня. Как ни странно, но он тоже, очевидно, настолько растерялся, что не смог даже найти слов, чтобы начать разговор.
Кстати, я тоже потом так и не могла вспомнить, о чем мы вообще с ним разговаривали. И не только потому, что была перепугана, взволнована, отчаянно мечтала об этой работе и безумно хотела понравиться этому человеку, чтобы он меня на нее взял. Я почувствовала подсознательно, что очень понравилась ему, и он возьмет меня в редакцию, даже если окажется, что я вообще не умею писать. Но тут для меня было очень важно не перейти тонкую грань.
В свои восемнадцать лет, несмотря на отсутствие опыта, я была в достаточной степени женщиной, чтобы интуитивно понять, что чувствует мужчина по отношению ко мне. Даже если ему уже шестьдесят два года, и он годится мне в дедушки. Но, несмотря на мой настрой получить желанную работу любой ценой, я все-таки была порядочной девушкой, и мне даже в голову до той минуты не приходило, что для этого я могу воспользоваться какими-то своими женскими чарами и получить работу именно благодаря им. Это было для меня неприемлемо. Поэтому, несмотря на то, что я была довольна тем впечатлением, которое почему-то произвела на редактора, никоим образом превращать это в нечто большее я не планировала. В глубине души я все еще была наивным ребенком, и я совершенно осознанно собиралась им пока оставаться, - чтобы ни у кого даже и мысли не возникло насчет того, что это можно как-то изменить.
Поэтому с детской непосредственностью я рассказала о себе, о своих походах в другие газеты, о своих стремлениях и надеждах. Он слушал. Но я до сих пор не уверена в том, что он меня СЛЫШАЛ. Впрочем, это не имело значения. Возможно, я несла полный бред. Возможно, говорила умные вещи. По-моему, ему это было безразлично. Он тоже уже все для себя решил.
Он сам говорил мало, очень медленно и словно с трудом. Это меня несколько шокировало, - потому что у меня создалось впечатление, что соображает он примерно с той же скоростью. На его фоне я была болтливой и восторженной. Мне было не совсем понятно, как такой туго соображающий человек вообще мог заниматься журналистикой. Но впечатление он на меня произвел неплохое.
Да что греха таить, - он произвел на меня очень хорошее впечатление. Он мне понравился. Как человек. Как потенциальный начальник. Да я просто влюбилась в него в определенном смысле и мечтала работать именно у него, под его чутким руководством… Я думала, мы станем друзьями, и под его опытным наставничеством я покорю мир…
Я свои восемнадцать лет я считала, что очень хорошо разбираюсь в людях. На самом деле я была просто наивной и самонадеянной.
Это и было моей роковой ошибкой.
Интересное еще здесь: Психология.