Восстание, которого могло бы не быть

Из старой и потрёпанной кареты, что не была обитой бархатом, а заваливалась от старости немного набок, скрипя колесом, вышел чванно князь Трубецкой. Как подобает лощеный и блистательный, точно самый яркий алмаз высшего света, впрочем, ограненный. На всякий камень мастер найдётся. Плечи его венчала накидка из легкой ткани, что переливалась холодным блеском.

Сам при параде, вида важного, но этот его вид транспорта заставил Александра инстинктивно даже не напрячься, а прийти в недоумение. С каких это пор он так заявляется почти что конфиденциально?.. Не лягушка в коробчонке на бал.

С князем дружбы он близкой не водил, вообще не водил, вспомнилось при взгляде на его мраморное лицо более чем дружеские отношения хотя бы своего отца с графом Паленом, не говоря о Екатерине и ее фаворитах, один потомок из которых служит правопорядку при дворе до сих пор. Александр знал Трубецкого, как участника боевых действий при Бородино, Бауцене, других, где из раза в раз проявлял бесстрашие и отвагу. Но было на нем два пятна, как масло на шёлке: ложа Трех Добродетелей и восстание Семёновского полка. Вернее по отсутствию на оном и как следствие — сохранение своей безупречной репутации. Не преуменьшая его ранних заслуг, вообще заслуг, выглядел Сергей Петрович человеком крайне ненадёжным. Александр сам был человеком недалеким от масонства и прекрасно знал, что из себя представляет этот красиво сервированный стол с червями в рагу на обед.

Шёл князь походкой твёрдой, быстрой, но не спешной. Буквально нем себя. При нем из доступного взгляду был прусский орден, Анна Третьей степени, Владимир Четвертой степени, при полном параде, как и подобает до нередких в последнее время приёмов. Но охотник же до показания надменного превосходства.

Александр спускался с широкой парадной лестницы, по выложенной красным ковром дорожке, как на парад. Гордо и барственно, глядя чуть подняв подбородок. Среди чёрных мраморных он колонн выглядел неаккуратным ярким пятном. Живым.

Поздоровались мужчины прохладно, с присущим должным уважением, как правила предполагали. Но пренебрежение временем и неощутимое о непунктуальности замечание, заставило Сергея почувствовать себя уязвлённым. Не любил этого. Со стороны Трубецкого всегда шло высокое почтение, более правдивое.

Александр нет, был большим охотником до больших приветственных речей и вообще слов, ибо вся суть излагалась им через них же. Служили проверкой на терпение. В дипломатии были частью незаменимой, и, обычно, довольно поздно, когда большей части люда уж и не было до них дела, правила падали, шампанское развязывало язык, да и все резко переходило на короткую ногу. А обычно имевший прекрасное свойство появляться именно в такие моменты Трубецкой, с большим опозданием, теперь приехавший одним из первых, заставил, насторожиться и интуитивно собраться. Но родные стены и Николаевский Золотой Зал придавал спокойствия.

Диалог их завёлся скорее от какого-то неуютно более, чем от надобности, ибо все же Александр Трубецкого не любил в каком-то смысле. Возможно, раздражало его везение и полное огибание проблем, что самому только снилось и было неподвластно. Непозволительно. Любовь вселенной недолгая и лишь условность. А, может, он просто пытался оправдать свою внутреннюю неприязнь, которую так отчаянно отчего-то пытался погасить Бенкендорф, говоря, что князь — Шуйский своего времени, в отличие от него самого, у которого проблемы прямо в лоб шли пулей сквозной.

Сергей первым пошёл на попятную и завёл речь о каких-то мелочах, что на последнем приеме не присутствовал, но передавали, что Его Величество было прекрасно и безупречно. Цель его визита крылась явно в другом, но выдавать ее он не спешил. Плавно это перетекало, по мере продвижения к Георгиевскому залу, в моменты необходимости нести пользу Отечеству, о важности борьбы с беспутным окружением министров, о новом порядке, что осуществляют полицмейстеры во всей красе… Но делал это так обходительно, что даже зубы заскрежетали. Не ему его учить…

К чему это тоже понимал. К сути ближе.

Они, молодые и талантливые люди начала своего века, пережили сильнейшее разочарование с начинанием его консервативной позиции. Потому что их попытка коллективного прошения не заимела бы результатов, так и осталась бы формальным одобрением на бумаге. Он об этом слышал и знал. Столь же сколько и о методах менее гладких. Сначала была же такая пылкая, такая яростная борьба с Наполеоном, олицетворением зла и бездумного самодурства на пьедестале, — такой порыв всех русских сил… И непременно что-то должно было продолжиться вслед за этим! Как череда побед после бесцельного и несконцентрированного Аустерлица. Но не случилось. Силы снова разобщились, идеалы сменились рациональными приоритетами… Романову было далеко до близкого европейского общества, несмотря на бледного белого коня в Париже, точно падали печати и ему надо было слушать и смотреть… Не встал он в первых рядах европейской политики. Блокада пала, сама окружив Россию, потому что даже за континентальную можно было поставить Британскую Империю на колени. В конце-концов, можно было на словах и не показательно принять предложение о разделе мира. Александр неулыбчиво глядел назад, чувствуя отзвуки звона блестящих возможностей или хотя бы не кукиш с маслом, вместо выгоды… Ничего он не получил, кроме боязни «русских варваров» снова и знания, что титул «Спасительницы Европы» примерила на себя Англия.

Страна ничего не получила, не говоря про народ. Народ, сплотившийся в борьбе с иноземным злом, не получил долгожданной воли и желаемой им конституции, выковывая зло внутри себя. Для Александра водить разговоры с русской элитой было неплохим решением, считай, держать всегда рядом. Друзей близко, а врагов ещё ближе. Ведь он не боялся люда, как черни безмозглой, а вот пример отца видел в красках до сих пор, до чертовых искр из глаз. И если слияние этого альянса случится… После него хоть потоп.

Обратите внимание: Вещи, которые женщина делает только с мужчиной, которого любит.

Дела о революционных кружках были делом не первой свежести, ежели не минувших дней. Что только упирались в один «Орден Русских рыцарей», кружок Владимира Раевского. И их же следы терялись следы на первом снегу. Один ушел, пришло ещё трое, состав не изменялся. Ведь Александр прекрасно все это знал изнутри и понимал…

Неудачный арест не остановил Бенкендорфа от легкой приглядки за этим товарищем. А теперь только о доносе поинтересоваться и произвести арест. А Трубецкой был далеко не последней фигурой, верно бывший член, что в курсе многих дел, но, как всегда, вовремя соскочил. Просто не представлялось возможным обвинить в чём-то. Да и нужно ли оно было?

Он ведь начинал либералом… Хотят дуалистическую Монархию? Хотеть не вредно, кто много хочет, тот мало получит. Пусть, да не его руками, зачем ему такой камень на шее? Чтобы легче тонуть? Слепцом было быть выгоднее, ведь остановить можно все, он не сомневался.

Александр был хорошим политиком, но не лучшим полководцем, поэтому с войной не пройдёт. Явно не из-за этого он отказывался даже слушать подобные речи и от Милорадовича, и от Бенкендорфа. Только Орлов поступил по-умному и не лез. Хотя было подозрение, что знает за собой отчего не лезет, да только беспочвенные верно. А это становление Павлом первым пугало ничуть не хуже горы убитых солдат на плечах…

Пока они вели неспешный диалог уже о семье, неугомонной Франции, скача с темы на тему порядком минут десяти, да бокалы держа в руках наполненные, начали приходить постепенно и другие люди.

Уважаемые и не очень.

С молодыми кавалерами знатными дамы, впрочем не менее знатные и блистательные, офицеры, приехавшие со специальным визитом иностранные гости, таких было не мало всегда.

Бал был мероприятием особым, разносортным и разномастным, но не судимым, оттого становилось ещё интереснее. Просто служивые люди в сверкающих орденами мундирах, что стоят не с молодыми ребятами или своими жёнами, а с совсем юными даже бывает девушками. Просто светские кокетки, что поддались версальскому вкусу Анны Павловны Шерер и надеялись стать в своём роде леди Монтеспан. Обаятельные офицеры и престарелые графини, что останавливали на них свой намётанный глаз, в поисках достойного претендента на из скоромные пожитки, что они считали богатствами. И никаких забот. Было бы шампанское в ореоле аромата ирисов и изумительное канапе.

Подождавши дежурные минуты Александр взял блестящий и звенящий бокал. Он от холода пузырящейся жидкости запотел матовой пылью. Император, вскинул его приветственно, с эдакой Пирамиды, играющей бликами стекла от люстры, ознаменовывая официальное начало. Лорд. В свете Бриллиантовой цепи ордена Святого Андрея Первозванного.

Разместил в руках Бенкендорфа, должно теперь взять жену за руку и открывать танцы.

Дверь распахнулась в очередной раз чуть ли не с ноги, вызвав восторженный и гулкий «Ох». Александр кинул взгляд через плечо лениво и спокойно, ибо уже догадывался, кто был таков, перед кем мог расступаться люд. Перед кем трепетали и мужчины и женщины, и женатые и свободные, он мог развлекаться с замужними дамами и при этом оставаться в престранных отношениях с мужьями. Никак Алексей Фёдорович Орлов.

Все такой же. В распахнутом мундире, в руках головной убор, волосы уложены по последней моде, сапоги блестящие натертые, хоть сам и не сапог или бурбон ни разу, гладко выбрит. Мог он себя прекрасно и эффектно подать. Отстоял в дверях для приличия, в лаврах, точно, купаясь. После спокойным шагом направился, буквально неся себя по воздуху, к Александру. Улыбнулся жеманно, решая сразу о Николае, пока скоротать время до появления в танце, ибо уверен был, что Александр уже открыл о своей женой начало. Рядом с ним был ранее не замечаемый молодой человек, не только в его компании, но и обществе.

Занявший своё положение император жестом попросил Александра Христофоровича наклониться.

— Кто это пришёл с Орловым? — по непродолжительному молчанию Романов понял, что ответа на свой вопрос так скоро, как ожидалось он не получит, — выяснить.

Молодой человек был невысокого роста, на фоне этого был менее заметен, в отличие от Алексея. Весь был тускл, начиная от волос цвета медной проволоки, заканчивая силуэтом, что сразу же терялся среди людей. Таким в разведку хорошо. Мундир темно-зелёного цвета с золотым шитьем на воротнике и обшлагах в виде якорей, обвитых канатом, издали выдавал в нем не унтер-, а обер-офицера. Сразу разминувшиеся порождали сомнение о том, что это не коалиция, а не более столкновения в дверях, но в подобное Александр с каждым годом верил все меньше.

Николай вошёл в зал. Ожидание сменилось сладостным удовлетворением. К брату подходить смысла не видел, но взглядом отметил. Первый бокал шампанского сменился другим почти сразу, от этого стало легко и светло одновременно, словно все дело третье, а пока есть здесь, сейчас и никакого груза на плечах. Он с колючим мелкими иголочками нервозности чувством наслаждения ловил чужие взгляды, чуть более величаво подняв голову.

Пожалуй, сейчас он поздоровается с Орловым, а после присядет в кресло у стены и лениво понаблюдает за гостями в ожидании танцев. Он направился в аккурат к Алексею Фёдоровичу, на середине зала подхватил у лакея новый бокал, щеголевато развернулся на каблуках и налетел на девушку в платье цвета кобальтов, опрокинув на неё треть бокала.

— Смотрите, куда вы идёте! — раньше, чем успела поднять головы, проговорила она, всплескивая руками недовольно. Но встретившись глазами, она растерялась. Однако, показывать это было поздно.

— Прошу извинить, — в смятении проговорил Николай, доставая из нагрудного кармана расшитый платок, — неудобно вышло.

— Идите, ни к чему разжигаться интерес любопытных глаз. — дала она понять, что инцидент исчерпал и улыбнулась ему, вскинув подбородок.

Николай подарил напоследок растерянную полуулыбку, совершая оборот вокруг своей оси, направившись к Орлову. Делал вид, что так и было задумано, но все равно натолкнулся на внимательный и изучающий взгляд дамы.

— Алексей Фёдорович! Вечера доброго, позвольте насладиться вашей компанией, — приветствие он начал издали, постепенно приближаясь к мужчине, что на одно только позволение усмехнулся.

Начало Истории

Больше интересных статей здесь: Психология.

Источник статьи: Восстание, которого могло бы не быть.