Они были счастливы. Они были по-настоящему счастливы целых две недели. Приезжали на работу порознь, скрывая от сослуживцев свои отношения, но по святящимся их лицам, по улыбкам, по тому счастью, которое было так явно написано на лице каждого из них, скрыть что-либо было невозможно. Целых две недели безудержного полноценного счастья… разве этого мало для целой жизни? Она даже представить себе не могла, что можно быть такой счастливой, что весь мир может быть таким прекрасным, что все люди удивительно добры, красивы, доброжелательны. Вечером они торопились домой, домой, это значит к нему. Они не говорили ни разу о будущем, об их отношениях, какими они будут или могут быть, каждый боялся спугнуть это нечаянное счастье сейчас, сегодня. Однажды, в конце рабочего дня он позвонил и быстро сказал, что уезжает в командировку на несколько дней, ей лучше бы пожить пока у себя, в своей квартире. И все. Мир для нее опустел.Она не нервничала, не волновалась, не плакала, просто на душе было холодное ледяное равнодушие. Пустота. Как будто все вымерло, все опустело без него. Жизнь стала пуста и совершенно неинтересна. Каждое утро она ездила на работу, отрабатывала день, ни о чем не задумываясь. Музыка, так всегда ею любимая, теперь просто раздражала, фильмы казались какими-то глупыми и надуманными, книжки просто не читались.
Еще через две недели выяснилось, что она беременна. И не просто беременна, а,видимо, двойней. Необходимо ложиться в клинику на сохранение, если она действительно хочет сохранить эту беременность. Беременность сохранить она хотела, несмотря ни на что. Это в её понимании даже не обсуждалось ни вслух, ни в мыслях. Известий от него не было. Имени отца она не называла, ни в консультации, ни на работе, где пришлось оформлять больничный лист. Начальство без лишних слов высказало все же свое недовольство тем, что в такое " трудное время внезапно лишается сотрудника…. Предупреждать все же надо…", было ей сказано.
В клинике все было спокойно, вставать первое время ей совсем не разрешалось, заниматься было нечем, болтать ни о чем с такими же, как она ожидающими потомства, будущими мамочками, не хотелось совсем. Объяснять, что она не замужем, что отец ребенка или предположительно детей совсем пропал из её жизни,не хотелось. Все это не особенно располагало к задушевным разговорам. По ночам сна почти не было. Если же она засыпала не надолго, то снился он, его глаза, руки, губы. Она не сердилась и не обижалась, она прекрасно знала где и кем он служит… но это разумом, а сердце все равно мучилось и страдало от этой всей неопределенности и волнением за него.
Примчавшаяся мать, узнав о беременности дочери и о возможных внуках, у которых нет отца, сразу же изменила свою продвинутую точку зрения на "главенствующее положение женщины в обществе". Многое меняется в мировоззрении людей, когда дело касается их детей. Мать охала, ахала, томила расспросами и предложениями найти и "наказать мерзавца".
Когда мать уходила, оставив котлет и бульона, которые все равно есть не хотелось, токсикоз был необычайно сильным, ей становилось как-то даже лучше, спокойней.
Однажды, после дневного сна ,все непривычно закрутилось вокруг нее, сестры забегали, прибежала сестра-хозяйка, пришли врачи. Её неожиданно перевели в совершенно другую отдельную палату, а врач, присев на краешек её кровати, тихонько сказал, " что же Вы, голубушка, не сказали кто отец ребенка, ай, ай, ай, на днях увидитесь".
В эту ночь она спала счастливым и крепким сном без всяких снов, утром почувствовала первые толчки своих сорванцов, на узи сказали, что будут мальчики. Она снова была счастлива, она ждала своего единственного любимого и точно знала, что все будет хорошо…