Снег летел огромными хлопьями, попадая на лицо, налипая на ресницах. Она шла ничего не чувствуя и не обращая внимания ни на ветер, ни на снег, ни на встречных прохожих, даже не замечая машин. Ей было тридцать восемь и это была её первая беременность, второй может уже не быть и материнства в её жизни может и не случиться. В женской консультации, откуда она только что вышла, сказали, что в её положении от плода лучше всего избавиться, по всем их показателям ребенок родится с серьезной патологией, одной маленькой лишней хромосоминой, которая дает даунов.
Она не верила. Не хотела верить. Ей дали десять дней на размышления и принятие решения. И ни дня больше, сказал врач, как будто бы главное решение было его , а не её. Советоваться и обсуждать эти изменения в её жизни, ей было не с кем, подруг у неё не было, были коллеги, сослуживцы, даже ученицы по её кондитерскому цеху, а задушевных подруг не было.. Старушка мать жила в далекой деревне и сама нуждалась в помощи, да она прекрасна знала, что на это сказала бы мать, и про подол и про нынешние нравы…
Отец ребенка остался там, далеко, на необыкновенном греческом курорте, где десять проведенных дней теперь казались каким то удивительным сном, а не историей их её жизни. Коммунальная квартира, в которой была её малюсенькая комнатка , встретила её острыми запахами чужой невкусной еды, плохо постиранным бельем, противными не совсем трезвыми голосами соседей. Не хотелось ничего, ни есть, ни пить, закрыться с головой пледом и забыть обо все на свете… Утром, еще окончательно не проснувшись, в предрассветной тишине, она почувствовала удивительный прилив счастья, непонятную музыку, которая исходила откуда-то изнутри её естества, наполняя её и убеждая в силе жизни, зародившейся в ней.
Она боялась пошевелиться, приоткрыть глаза и взглянуть на будильник, чтобы не спугнуть это новое, непохожее ни на что, никогда ранее не испытанное её чувство… Десять, отведенных врачом, дней пролетели незаметно.
Каждый день кто-нибудь из сослуживцев удивленно говорил ей, что она непонятным образом очень изменилась, очень похорошела, вся сияет красивым внутренним светом. И только старший кондитер, строгая, не терпевшая никакого отлынивания, жестким голосом запретила ей поднимать и нести большую плошку с кремом для тирамису
.В тот последний день, когда нужно было идти к врачу, она одела новые джинсы, новый джемпер, которые очень берегла к новогодним праздникам, и поехала на работу, в другую сторону от клиники..